А музыка неслышимая для других, но сопровождавшая его, была песнею ушедшего дождя, музыкой тысяч счастливых и несчастных человеческих судеб этого города, которым суждено свершиться или исчезнуть. Музыкой цветов черемухи которым вот-вот суждено расцвести и завянуть. Музыкой фонарей, которые только что зажглись и погаснут ранним утром. Как все самое прекрасное, самое древнее и настоящее в мире, музыка это была радостной и печальной одновременно, музыкой рождения и смерти, друг без друга, и вовсе не имеющих никакого смысла. И этой живущей, но проходящей, хрупкой, как хрусталь, красоте, улыбался дух.