В городе наступил май, и чудо весеннего дождя блестящей волной упало на только что еще серые дома, на желтеющие в предсумрачном свете фонари, на теплый и пыльный асфальт и на расцветшие ветки черемухи. И вот кончается дождь, асфальт блестит, как черное зеркало, и каждый ребенок улыбается, глядя в его гладь и видя в ней отражение собственной маленькой мечты. Почти стемнело и во влажном полусумраке дома стали нежно голубыми, а свет желтых окошек и фонарей тихонько мерцал. И от этого желтого мерцания, влажного тумана и голубых стен – город казался хрустальным. И по хрустальным его улица шел человек, примечательный, пожалуй, лишь тем, что улыбался и думал о чем-то своем.

Никто не замечал, как тянуться за ним лучики фонарей, как улыбаются ему окна домов, какою гладкой и прямой стелется для него дорога. Он шел легко и весело, так будто его сопровождала одному ему слышная музыка. И прохожие глядели ему в след, а потом вдруг замечали, как изменился их город, как наполнился он светом и звоном весны. И увлеченные этим новым чудом и новым обликом привычных своих улиц, люди забывали о странном прохожем.

А он все шел, и шел, и дождевой туман каплями ложился на небритое лицо, на серое пальто и взлохмаченные волосы. Бывает так, что ничем непримечательный, залитый асфальтом, застроенный тысячами домов кусочек земли, становится вдруг самым счастливым и красивым местом на земле, причиной ли тому весна, фонари, или черемухи. И тогда, позавидовав жителям этого кусочка земли, сами духи принимают человеческое обличие.

Одним из таких духов и был наш прохожий, духом этого самого города, его сутью. Но только не в этот вечер, в этот вечер он был простым человеком, и город улыбался ему, принимал его в свои хрустальные, полные чужими разговорами, надеждами и судьбами, объятия.

А музыка неслышимая для других, но сопровождавшая его, была песнею ушедшего дождя, музыкой тысяч счастливых и несчастных человеческих судеб этого города, которым суждено свершиться или исчезнуть. Музыкой цветов черемухи которым вот-вот суждено расцвести и завянуть. Музыкой фонарей, которые только что зажглись и погаснут ранним утром. Как все самое прекрасное, самое древнее и настоящее в мире, музыка это была радостной и печальной одновременно, музыкой рождения и смерти, друг без друга, и вовсе не имеющих никакого смысла. И этой живущей, но проходящей, хрупкой, как хрусталь, красоте, улыбался дух.

О ней он всю ночь будет говорить с другим духом, намного более мудрым и древним, духом леса, в который, подобно морю, вливается город и в котором растворяется, как растворяется в светлой вечности любое, даже самое прекрасное время. Они встретятся на самой окраине города, там, где дома уже сплошь окружены деревьями, где уже цветут черемухи, и поет соловей.

Многие считают, что этот лес, тихонько живущий на окраине большого города, ничем не отличается от ухоженных городских парков, где каждый вечер шарят по кустам рыжие лучики городских фонарей. Разве что он немного больше, разве что намного древнее, ну и фонарей здесь, конечно, отродясь не было. Есть пара сгнивших лавочек, россыпь серебристых родников, да овраг, глубокий, как ущелье – плод событий древних, почти сказочных. Но вот наступает ночь, пустеют дорожки, проплывает по небу серебристая весенняя луна и стоит только поднять глаза – и увидишь странные очертания. Только никакой прохожий, задержавшийся на ночь в лесу, обычно не рискует поднимать глаз.

А очертания становятся все отчетливее и отчетливее, как жизнью, как водой наполняются они весенним лунным светом, только что выпавшей росой, нотками соловьиной песни. И вот случайный прохожий, если конечно, все же поднимет взгляд, увидит древнего духа леса, его глаза, темные и глубокие, как ночное небо, движения, мягкие и тихие, как весенний ветер. Медленно ступает он по лесу, и лес своими ветвями гладит его, и соловей поет ему, и луна спускается в его гриву и согревается в ее тепле. И лес наполняется волшебным, древним покоем, и покой этот, ветром вырывается из леса и разливается по окраине города светлыми снами.

Еще несколько минут, и разбуженные шагами духа леса, просыпаются крошечные духи цветов, деревьев, лесной росы и лесного ветра. Они бегают в траве, качая крошечные чашечки незабудок и пугая нашего случайного прохожего загадочным шуршанием. Ведь духи такие маленькие, что даже если наш прохожий не побоится и не отведет глаза – он все равно не разглядит их в полутьме, куда пробираются только лунные лучи.

А луна все лежит в гриве лесного духа и уютно кутается в мягкие майские облака. Дух проходит чащу леса и выходит на тропинку, вокруг которой цветут черемухи и пахнут сладко и странно, только соловей поет не сказочно, совсем по земному, даря лесному чуду приятную простоту, разбавляющую мерность и древнюю торжественность ночного пути.